Что «Гамлет» должен сказать об импичменте Трампа

Сэмюэл Джонсон однажды заметил, что «когда человек знает, что его повесят через две недели, это чудесным образом концентрирует его ум». Оказалось, что восстание одинаково хорошо помогает отточить понимание драматической классики.

Фото из открытых источников

По мере того, как начинается второй процесс импичмента Дональда Трампа, американцы, все еще не оправившиеся от разрушения этой священной демократической традиции, известной как мирная передача власти, имеют интуитивное понимание неизбежного террора елизаветинской жизни. Угроза восстания толпы скрывается во всех пьесах Шекспира, но потребовалось смертоносное восстание в прошлом месяце, чтобы полностью оценить, насколько эта ощутимая опасность влияет на действие «Гамлета».

Восстание, которое Лаэрт возглавляет в четвертом акте «Гамлета», когда в «буйной голове» он сокрушает стражу замка, чтобы получить ответы о смерти своего отца, подавляется еще до того, как начнется. Но угроза, тем не менее, реальна.

«Двери сломаны», — зловеще объявляет Клавдий, когда Лаэрт, призывая своих сторонников ждать его снаружи, требует аудиенции у короля.

«В чем причина, Лаэрт, / что твое восстание выглядит таким гигантским?» — спокойно спрашивает Клавдий. Он ожидал такой проблемы с самого начала пьесы, и его макиавеллистские уловки уже набрали обороты.

В отличие от Гамлета Лаэрт не может интеллектуально соперничать с коварным королем. Его ярость подхвачена Клавдием, который заботится только о сохранении своего положения. Поскольку угрозу так легко обуздать, я не думаю, что когда-либо полностью осознавал значение происходящего или ценил, как страх перед восстанием влияет на поведение тех, кто находится у власти.

«Гамлет» начинается с двух часовых, несущих ночную вахту. Молодой Фортинбрас, принц Норвегии, ждет своей возможности вернуть себе земли, потерянные, когда старый король Гамлет убил своего отца.

Но источник дурных предчувствий в пьесе находится внутри Дании. Гвардейцев беспокоит призрак отца Гамлета, который убеждает своего сына отомстить за подлое убийство, совершенное его коварным братом Клавдием, только что назначенным королем.

Тиран восседает на троне Дании, и, как любой лидер, получивший власть незаконным путем, он, по понятным причинам, параноидально относится к восприятию своей легитимности. Клавдий не хочет, чтобы Гамлет вернулся в университет, не из-за какой-либо доброжелательной привязанности, а потому, что безопаснее иметь обезумевшего принца при дворе, где можно будет пристально следить за его бурлящим негодованием.

Гамлет ведет себя безумно, чтобы сбить всех от его бесконечно откладываемой мести. Но даже когда его безумие перерастает в непредумышленное убийство, Клавдий не желает использовать слишком сильную руку, поскольку он знает, что принца «любят отвлеченные массы» — серьезная опасность для правителя, не уверенного в своей власти над своими непостоянными подданными.

Клавдий использует язык политического деятеля, стремящегося быть на шаг впереди неприятностей. Заметно различающиеся регистры пьесы — от красноречивого величия короля и его придворных до внутренней молнии монологов Гамлета — подчеркивают разрыв между кажущимся и бытием, который Шекспир не может не созерцать в театральных метафорах.

Гамлет разбирает этот предмет со строгостью драматического поэта. Но в основе социального маскарада, который так оскорбляет его идеализм, лежит политика силы в ее самой грубой форме.

Современные постановки, все еще находящиеся под влиянием эдиповой трактовки Фрейдом пьесы, обычно сводят трагедию к изучению характера. Роль Фортинбраса, сильной руки истории, обычно сокращается или полностью сокращается. (Он был уменьшен до видеоприсутствия в «Гамлете» Роберта Айка с Эндрю Скоттом и пропал без вести в «Гамлете» Сэма Голда с Оскаром Айзеком.)

Шекспир написал «Гамлета» примерно в 1601 году, в год печально известного восстания в Эссексе, во время которого Роберт Деверо, граф Эссекс, был арестован и обезглавлен за то, что возглавил группу повстанцев в заговоре с целью свержения правительства. Историки предполагают, что сторонники Деверо заплатили труппе Шекспира, «Слуги лорда Чемберлена», за постановку пьесы Шекспира «Ричард II», исторической пьесы, в которой драматизируется свержение короля за день до запланированного восстания.

Был ли «Ричард II» использован в качестве инструмента пропаганды для разжигания восстания — предмет научных дискуссий. Но некоторые критики заметили мысли Шекспира о восстании в Эссексе в «Гамлете».

Но даже если хронология композиции не поддерживает такое представление, Шекспир писал в то время, когда бушевала мятеж и были распространены опасения по поводу преемственности. У Елизаветы I не было наследника, а когда католики и протестанты грызли друг другу глотки, перспектива гражданских разногласий была вездесущей. «Юлий Цезарь», трагедия, предшествующая «Гамлету», ясно показывает, что политические убийства и потрясения никогда не выходили из памяти в тот период.

Внимание студентов было обращено на жестокое обращение с Офелией, целомудрие которой является семейной привязанностью, и чьи привязанности не имеют большого значения для патриархата. Используемая как ловушка для Гамлета, она оказывается раздавленной между манипуляциями Полония и Клавдия и гневом Гамлета из-за того, что ее предали.

Женская сексуальность так же нервирует мужчин, находящихся у власти, как перспектива революции или государственного переворота. Это то, что нужно наблюдать и контролировать. Любая угроза собственности или престижу должна быть немедленно устранена или отправлена ​​в женский монастырь.

Поскольку в новостях появляются изображения бунтовщиков, я все время задаюсь вопросом о неудачливых супругах и детях тех, кто был готов применить смертоносную силу против своего правительства, чтобы удержать лживого демагога у власти. Когда бы ни происходили массовые расстрелы, кажется, только вопрос времени, когда мы узнаем о том, что убийца совершал насилие в семье. Семейная драма, как понимал Шекспир, отражает национальную историю.

Возвращение «Гамлета» в этот бурный момент нашей истории обнажает жестокую динамику власти, которая может затеряться в абстракции политики. Трагические события 6 января могут быть слишком грубыми и хаотичными, чтобы их можно было назвать шекспировскими, но они проливают неожиданный свет на трагедию, которая никогда не перестает нас освещать.

Автор: Анастасия Ковель