Новая вспышка многолетнего противостояния на Ближнем Востоке, на этот раз между Ираном и Израилем, приковала к себе внимание всего мира. Ракетные удары, жесткие заявления и туманные перспективы — все это создает опасную турбулентность, волны от которой расходятся далеко за пределы региона. И хотя эпицентр событий находится за тысячи километров от российских границ, их последствия могут самым серьезным образом затронуть интересы Москвы. Перед Кремлем встает сложнейшая дилемма: как реагировать на эскалацию, в которой один из участников — его ключевой стратегический партнер, и не окажется ли цена этого конфликта для России слишком высокой?
theguardian.com
Когда израильская военная операция под названием «Восходящий лев» только началась, российские официальные лица назвали происходящее «тревожным» и «опасным». Однако западные эксперты поспешили найти в этой мрачной картине потенциальные плюсы для Москвы.
Первым и самым очевидным из них стал резкий скачок мировых цен на нефть — фактор, способный ощутимо пополнить российский бюджет. Вторым — смещение фокуса мирового внимания. Одно из изданий даже вышло с заголовком, суть которого сводилась к тому, что о Киеве на фоне новой войны все забыли. Наконец, возникла и третья возможная выгода: если бы предложение Кремля о посредничестве приняли, Россия смогла бы укрепить свой образ влиятельного игрока на Ближнем Востоке и миротворца, несмотря на собственные действия в Украине.
Впрочем, чем дольше продолжается военная операция, тем яснее становится, что долгосрочные риски для Москвы значительно перевешивают эти тактические преимущества. Как отметил в своей статье российский политолог Андрей Кортунов, эскалация конфликта несет в себе серьезные издержки для России. Факт остается фактом: Москва не смогла предотвратить массированные удары Израиля по стране, с которой всего несколько месяцев назад подписала всеобъемлющее соглашение о стратегическом партнерстве. Становится очевидно, что Кремль не готов идти дальше политических заявлений с осуждением Израиля и оказывать Ирану реальную военную помощь.
Подписанный в начале этого года договор о стратегическом партнерстве между российским и иранским лидерами действительно не является военным союзом в классическом понимании. Он не содержит пункта о взаимной обороне и юридически не обязывает Москву вступать в конфликт на стороне Тегерана. Тем не менее, в момент подписания российская сторона всячески подчеркивала его значимость. Так, министр иностранных дел Сергей Лавров в одном из интервью отмечал, что в соглашении уделяется особое внимание укреплению координации в интересах мира и безопасности на региональном и глобальном уровнях, а также стремлению Москвы и Тегерана к тесному сотрудничеству в сфере обороны.
Нынешний кризис стал для этого партнерства настоящей проверкой на прочность, и ее результаты выглядят неоднозначно. Россия, активно использовавшая иранские беспилотники «Шахед» в украинском конфликте, со временем наладила их собственное производство на своей территории. Это означает, что технологическая зависимость от Тегерана, которая была важным фактором сближения в первые месяцы после начала полномасштабного вторжения в Украину, существенно снизилась. Москва получила необходимые технологии и теперь может массово производить дроны самостоятельно, что ослабляет переговорные позиции Ирана. По мнению эксперта по российско-иранским отношениям Никиты Смагина, уже давно было очевидно, что Россия не станет вступаться за Иран военным путем, так как просто не готова рисковать прямой конфронтацией с Израилем и США ради своего партнера.
Осторожная реакция Москвы отражает холодный политический расчет. Приоритетом для Кремля остается собственная военная кампания в Украине и выстраивание отношений с новой американской администрацией. По словам источника, близкого к российскому внешнеполитическому ведомству, Москва явно не хочет конфликта с Дональдом Трампом и делает все возможное, чтобы убедить США вернуться к дипломатии. Главная задача — избежать любых шагов, которые могли бы подорвать потепление в отношениях с Вашингтоном или изменить позицию Белого дома по украинскому вопросу.
Именно в этом контексте стоит рассматривать и предложение Владимира Путина о посредничестве. Выступая на полях Петербургского международного экономического форума, он дал понять, что Москва уже поделилась своими предложениями с Ираном, Израилем и Соединенными Штатами. По его словам, это очень деликатный вопрос, но решение, как ему кажется, найти можно. При этом он подчеркнул, что Россия никому ничего не навязывает, а лишь излагает свое видение возможного выхода из ситуации, оставляя окончательное решение за политическим руководством вовлеченных стран.
Этот ход позволяет Кремлю сохранить лицо и остаться в игре, не принимая на себя реальных рисков. В то же время Москва с тревогой наблюдает за судьбой иранского руководства. Всего полгода назад она уже потеряла одного ключевого союзника в регионе — Башара Асада в Сирии, падение которого стало итогом многолетней и дорогостоящей российской интервенции. Перспектива потерять еще и стратегического партнера в Тегеране вызывает в Кремле серьезное беспокойство.
Если нынешнее иранское руководство не устоит под давлением, для России это станет не только стратегическим, но и репутационным ударом. Потеря влияния в Иране будет ощутимее, чем ослабление позиций в Сирии. За последние годы Москва стала ведущим иностранным инвестором в иранскую экономику, вложив миллиарды долларов в газовые, энергетические и инфраструктурные проекты. Все эти инвестиции окажутся под угрозой в случае смены власти в Тегеране.
Отношения России и Ирана всегда были сложными, основанными не столько на исторической или культурной близости, сколько на прагматизме и общей враждебности по отношению к Западу. Обе страны оказались под тяжелейшими санкциями, и этот опыт совместного выживания стал основой их партнерства. Как отмечает берлинский эксперт по российской внешней политике Ханна Нотте, в случае падения нынешнего правительства в Тегеране Москве будет гораздо сложнее сохранить свои активы и влияние в стране.
Худшим сценарием для Кремля стало бы формирование на Ближнем Востоке единого блока государств, ориентированных на США. Это нанесло бы тяжелейший удар по всем геополитическим амбициям России, стремящейся к построению многополярного мира. Тем не менее, масштабные изменения, происходящие сегодня в мировой политике, прямо или косвенно затронут жизнь в России. И пока одни пытаются разглядеть в ближневосточном кризисе краткосрочные выгоды, долгосрочная картина для Москвы выглядит все более тревожной и непредсказуемой.
