В многоголосом хоре мировой дипломатии, где большинство партий давно разучено и исполняется в унисон, внезапный сольный выход может прозвучать оглушительно. Именно таким соло стал демарш президента Франции Эммануэля Макрона, объявившего о признании палестинского государства. Этот шаг нарушил многолетнее молчание Запада и стал недвусмысленным сигналом — терпение Парижа в отношении позиций Вашингтона и Тель-Авива подошло к концу. Руководствуясь, как было заявлено, невыносимостью гуманитарной драмы в секторе Газа, французский лидер пошел на открытую конфронтацию с союзниками. Но этот смелый и рискованный поступок, совершенный в изоляции, оставляет открытым главный вопрос: является ли он началом нового пути к миру или лишь красивым, но бесполезным жестом?
Фото из открытых источников
Поступок Макрона — это сознательный отказ от устоявшейся дипломатической доктрины. Долгие годы позиция Франции, как и многих других западных стран, сводилась к простой формуле: признание Палестины должно стать финальным аккордом мирного процесса, а не его прелюдией. Сначала — прекращение огня, освобождение всех заложников, разоружение радикальных группировок, и лишь затем — официальное признание. Однако французский президент, известный своей неспособностью мириться с бездействием и выжидательной позицией, решил сломать эту последовательность.
Движущей силой, по мнению многих аналитиков, стал непрекращающийся поток шокирующих кадров из Газы, который сформировал в мировом общественном мнении ощущение гуманитарного коллапса. По всей видимости, для Эммануэля Макрона наступил момент, когда моральный императив перевесил дипломатическую осторожность. Источники, близкие к Елисейскому дворцу, утверждают, что он пришел к убеждению: только такой неординарный шаг может вернуть в международную повестку почти забытую идею о двух государствах и остановить сползание региона в бездну тотальной войны. При этом он поставил Францию в крайне уязвимое положение, ведь признанное им государство пока не имеет ни четких границ, ни единого правительства, а его перспективы никогда не выглядели более туманными.
Чтобы оценить масштаб и неоднозначность этого шага, необходимо обратиться к истории. Вопрос палестинской государственности — это не локальный спор, а одна из самых глубоких и незаживающих травм XX века. Исходной точкой современной драмы стал план ООН 1947 года о разделе подмандатной Палестины. Предполагалось создание двух независимых государств — еврейского и арабского. Еврейская община план приняла, арабские страны его отвергли, что немедленно привело к войне, изменившей карту региона.
Все последующие десятилетия — это история кровопролитных войн и бесплодных мирных переговоров. Судьбоносным моментом стала Шестидневная война 1967 года, после которой Западный берег реки Иордан и сектор Газа оказались под контролем Израиля. Именно эти территории с тех пор рассматриваются как территориальная основа для будущего палестинского государства. Формула «два государства для двух народов» стала мантрой международной дипломатии. Однако на практике ее реализация столкнулась с непреодолимыми преградами: строительством израильских поселений, вспышками насилия и терроризма, а главное — глубочайшим внутренним расколом, парализовавшим палестинскую политику, где умеренная администрация ФАТХ на Западном берегу враждует с радикальным исламистским движением ХАМАС в Газе. Именно в этот сложнейший исторический контекст и вторгается инициатива Парижа.
Мировая реакция на французскую инициативу оказалась предсказуемо поляризованной. Со стороны Соединенных Штатов последовал холодный душ. Президент Дональд Трамп демонстративно преуменьшил значение события, заметив, что заявление Макрона «не имеет веса». Гораздо резче высказались другие американские деятели. Глава Госдепартамента Марко Рубио охарактеризовал этот шаг как «безрассудный» и оскорбляющий память жертв атаки 7 октября, поскольку он, по его мнению, легитимизирует пропаганду ХАМАС. Американский посол в Париже и вовсе отбросил дипломатические условности, назвав решение французского президента «ударом по мирному процессу».
Реакция Израиля была молниеносной и жесткой. Премьер-министр Биньямин Нетаньяху выразил убеждение, что подобный шаг фактически поощряет террор и несет в себе угрозу создания у границ Израиля еще одного враждебного образования, управляемого из Ирана. Позиция израильского руководства свелась к тому, что палестинцы хотят не государство рядом с Израилем, а государство вместо него. Министр юстиции Ярив Левин пошел еще дальше, назвав произошедшее «позорной страницей» в истории Франции и призвав в качестве ответной меры немедленно распространить израильский суверенитет на ключевые территории Западного берега.
В стане самих палестинцев реакция высветила их внутренний раскол. Движение ХАМАС, которое сама же Франция считает террористической организацией, направило Парижу неоднозначный комплимент, назвав решение «шагом в правильном направлении». Это поставило французскую дипломатию в крайне неловкое положение. Тем временем формально жест был адресован главе Палестинской автономии Махмуду Аббасу, давнему оппоненту ХАМАС. Даже внутри самой Франции этот поступок вызвал ожесточенные споры и был осужден крупнейшими еврейскими организациями страны.
Что же в итоге представляет собой французский демарш — крик души или продуманную шахматную партию? Вероятно, здесь сошлись оба мотива. С одной стороны, нельзя отрицать личный гуманитарный порыв Макрона, на которого, по сообщениям, произвела неизгладимое впечатление встреча с палестинскими беженцами. В этом смысле его решение — это громкий моральный протест, попытка достучаться до мира и заставить его увидеть человеческую трагедию за сухими сводками новостей.
С другой стороны, политический расчет очевиден. В условиях, когда доверие между Европой и США ослаблено, Париж стремится утвердить свою субъектность на мировой арене. Этот шаг — попытка напомнить, что у Европы есть собственный голос и свое видение урегулирования, отличное от американского. Макрон, вероятно, надеется создать дипломатическую волну, которая подтолкнет к аналогичным действиям и другие страны, например, Великобританию. Конечная цель — усилить давление на Израиль и заставить его обсуждать политическое будущее Газы, а не стремиться к военному решению, которое, по мнению многих в Европе, окончательно похоронит саму возможность мира.
Главная уязвимость этой стратегии заключается в ее оторванности от реальности. Политический вес Европы на Ближнем Востоке несопоставим с влиянием США, которые остаются главным гарантом безопасности Израиля. Пока Вашингтон не изменит свою позицию, громкий жест Парижа рискует остаться лишь символическим актом благородного, но бессильного негодования. Эммануэль Макрон сделал свою ставку, нарушив привычный ход вещей. Станет ли его соло прелюдией к новой мирной симфонии или останется одинокой нотой в оглушительной какофонии конфликта — покажет лишь время.
